БежецкийКрай

«Повесть о зачатии Добрынской пустыни»
и архимандрит Рувим (Гурский)

 Полностью название рукописи звучит так: «Повесть о зачатии и устроениях святыя Николаевския Добрынския пустыни и о явлении чудотворного образа великого чудотворца cвт. Николая и о бывших от него чудес».

История создания Повести вкратце такова. Около 1710 г. игуменом  Добрынской пустыни стал Рувим (Гурский), положивший начало почитанию иконы свт. Николая Можайского, чудесным образом явившейся в монастыре. Одно из чудес иконы Рувим испытал на себе: «… и егда целова святую икону, бысть ему от иконы неизглаголанные благовония». Рувим отправился сопровождать икону в Москву, а по возвращении в Добрынскую пустынь испросил благословение у новгородского митрополита Иова о хождении с иконой по домам. Соответствующие челобитные также подали «посадские люди» Устюжны Железнопольской, Бежецкого Верха и Веси Ёгонской. Владыка Иов хождение разрешил, и с этого момента «подъем» и «ходы» с чудотворной иконой становятся многолетней традицией Добрынской обители.

Возможно, Рувим явился одним из первых составителей рукописи, в которой подробно описывается чудо явления иконы свт. Николая в Добрынской пустыни – ведь он застал в живых и опрашивал ее первых насельников, например, Савелия, в иночестве Симеона, прожившего более 100 лет.

Возможно, Рувим был очевидцем некоторых чудес исцеления от иконы во время хождения с нею по домам. Подробное описание всех 13 чудес, с указанием фамилий-имен-отчеств людей, а также дат и мест, где происходили события, составляет существенную часть Добрынской рукописи. 

В 1715 г. Рувима переводят настоятелем в Великолукский монастырь, затем в Тихвинский. В 1746 г., вскоре после освящения каменного храма в Добрынях, рукопись о чудотворной иконе переписывает Петр Воинов, 18-летний чиновник Бежецкой воеводской канцелярии. Он дает название рукописи (см. выше), возможно, дополняет и завершает ее. «Повесть о зачатии» в редакции П. Воинова многократно переписывается и начинает ходить по рукам.

В 1840-х гг. на Добрынскую легенду обратил внимание священник о. Иоанн Белюстин. В 1851 г. он опубликовал подробный рассказ о Добрынской пустыни в «Тверских губернских ведомостях», обильно цитируя список П. Воинова¹. В 1880-х гг. «Повесть» в своем труде упоминает известный историк Н.А. Попов, ссылаясь на публикацию И. Белюстина как на источник информации².

В начале XX в. при ремонте купола в Добрынях в тайнике под крестом колокольни был обнаружен пакет с бумагами, спрятанный там еще в XVIII столетии, где среди прекрасно сохранившегося архива монастыря был найден еще один список «Повести». О нем пишет бежецкий священник о. Иоанн Постников, опубликовавший в 1911 г. пространную статью в «Тверских епархиальных ведомостях» и выпустивший брошюру под названием «История одного закрытого монастыря»³. Постников отмечает, что найденный список отличался от версии Воинова. Похоже, был найден протограф, но этот текст нигде и никогда больше не упоминается – видимо, он пропал после революции, считает исследователь П.С. Иванов⁴.

Непосредственное отношение к архиву Добрынской пустыни имел  бежецкий краевед А.Г. Кирсанов⁵. В 1960-х годах он передал в Государственный архив Тверской области (ГАТО) на хранение большую папку с описью и копиями документов из архива  Добрынской пустыни⁶. В сопроводительной записке Кирсанов указывает, что И.Н. Постников передал найденный в шпиле церкви архив в научное общество (вероятно, имеется в виду Бежецкое научное общество по изучению местного края. – Н.Д.). «Затем, – продолжает Кирсанов, – все бумаги оказались в городском архиве, и я купил их как бумажную рвань, на вес, в 1925 году»⁷. В 1948 г. Кирсанов упорядочил и расшифровал наиболее значимые, с его точки зрения, документы архива Добрынской пустыни с помощью сотрудника Ленинградского института истории РАН С.П. Патрикеева, а потом сдал их в областной архив. В его описи архива Добрынской пустыни, помеченной 30.01.1925, значатся 241 ед. документов – копии жалованных грамот, выписей из писцовых книг, указов, прошений, расписок, доношений, рапортов…

Однако А.Г. Кирсанов ни разу не упоминает о рукописи Рувима, и это озадачивает – ведь он, конечно же, знал о ней. Списка рукописи нет и в бумагах, сданных им в ГАТО.

В примечании 27 книги «Край наш Бежецкий» А.Г. Кирсанов пишет: «В Бежецке был довольно обширный архив. Переписные книги, дела воеводской канцелярии, дела магистрата и др. хранились в полном порядке. В первое время после 1917 г. заведующими архива были люди, не понимающие ценности архива, и архивные документы постепенно исчезали. Остатки архива были вывезены в Калинин»⁸. К сожалению, Кирсанов не упоминает, какие именно документы исчезли и находилась ли среди них рукопись «Повести».

В тверских архивах хранятся два списка Повести о зачатии Добрынской пустыни – оба русифицированные. Один из них, давно известный исследователям, хранится в ГАТО, в фонде ТУАК⁹. Приведу выдержку из описания документа: «Рукопись написана одним почерком в тетрадке на 9 листах без киновари. Л. 1 (обложка). Повесть о явлении иконы, иже во святых отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийского и Можайского и Добрыньского чудотворца, как явилась икона в Добрыньской пустыни (самоназвание)». На первом листе рукописи упоминается дата – 1849 г.;

Список ГАТО не совпадает с воиновским, как тот известен по цитатам. В нем, например, перечислены не все чудеса. И.Н. Постников в своей статье пишет о 13 чудесах, описанных в рукописи Рувима со всеми подробностями. В списке ГАТО их девять. Кроме того, люди, испытавшие исцеления от иконы, указаны там лишь по именам, тогда как в статье Постникова фигурируют отчества и фамилии.

Автор списка ГАТО допускает отдельные неточности в прочтении воиновской рукописи. Например, он указывает иноческое имя Савелия как Самсон, тогда как у Постникова и Белюстина Савелий принял постриг с именем Симеон. Монах Нифонт (по Постникову), узревший явление иконы, в списке ГАТО назван Агафитом; в другом же месте – неофитом; обозначенное в начале списка деление на параграфы далее не поддерживается и т.д.

Представляет интерес запись на обороте 9 листа списка ГАТО: «От В. Самохвалова». В книге А. Каменского «Повседневность русских городских обывателей»¹⁰, посвященной жизни бежечан XVIII столетия, упоминаются два человека с такой фамилией. Это братья Василий и Владимир Максимовичи Самохваловы. Купец   Василий Самохвалов   умер   в   1751 г.   и   был   младшим братом Владимира, скончавшегося до 1747 г. Возможно, рукопись принадлежала одному из них¹¹.

Другой безымянный список «Повести» хранится в архиве ТГОМ¹². Наряду с данными об истории Добрынской пустыни, рукопись содержит подробный пересказ «Повести». На обороте 2-го листа читаем: «Расскажу ее без всяких прибавок или убавок в событиях, так, как она написана в 1741 г. церковнославянским языком. Сочинитель ее некто Петр Воинов, родившийся, как видно из надписи, в 1828 г. Подлинник ея, написанный полууставом, находится в архиве Бежецкого уездного суда. Труд мой будет заключаться собственно в переводе ея на русский язык с церковнославянского»¹³.

Достоинством списка ТГОМ является подробное описание всех 13 чудес, число которых упоминается И.Н. Постниковым и .С. Белюстиным. Описания содержат указания имен и фамилий всех, исцеленных иконой, верующих. Тем не менее, в списке ТГОМ отсутствует событие с «человеком болярским, именем Иоанн Яковлев от предел тех (кашинских) от села Константинова», которое имеется в списке ГАТО, и упоминание о нем – в статье Белюстина в газете «Тверские губернские ведомости».

Можно сделать некоторые предположения об авторе списка ТГОМ. Например, примечание 3, разъясняющее, что такое штилистовая икона или примечание 5, описывающее изображения свт. Николая Можайского, наводят на мысль, что автором их мог быть священник. Обращают на себя внимание и красноречивые комментарии, вынесенные на поля, типа: «Какими яркими чертами обрисован здесь самый ревностный защитник Православия против Ария, дерзновенно заградивший уста хулителю Пресвятой Девы!». Или: «Так заключает эту Повесть сочинитель Петр Воинов; так заключит ее и всякий христианин, слагающий поучительные события в сердце своем».

Можно предположить, что автором списка ТГОМ является о. Иоанн Белюстин¹⁴ или кто-то из его окружения. На Белюстина указывает и пафосная интонация цитированных комментариев, характерная для его литературного стиля. Вместе с тем, отметим, что наши поиски списка рукописи, сделанного П. Воиновым, в фонде И.С. Белюстина так же, как и в случае с Кирсановым, оказались безуспешными¹⁵.

Возможно, И.С. Белюстин получил рукопись Воинова от своего брата, Андрея Степановича¹⁶, преподавателя Бежецкого уездного училища в 1840-х гг. О. Иоанн сделал ее русифицированный список, а потом – попытку написать «Историческую справку о Добрынской пустыне». На материале списка Воинова Белюстин подготовил публикацию для газеты «Тверские губернские ведомости». «Историческая справка» осталась неоконченной, Белюстин предполагал дополнить ее материалами описей имущества церкви в Добрынях.

Сравним список ТГОМ (предположительный автор И.С. Белюстин) со статьей того же Белюстина в газете «Тверские губернские ведомости»¹⁷, где он цитирует фрагменты «Повести» по списку П. Воинова. Прежде всего, отметим, что в списке ТГОМ отсутствует описание чуда с «человеком болярским именем Иоанн Яковлев», тогда как оно есть в газетной статье. Далее, автор списка ТГОМ допускает небольшие неточности в описании «Повести», из которых можно предположить, что список создавался им по памяти. Обилие исправлений, зачеркнутых примечаний на полях свидетельствуют, что рукопись, скорее всего, является черновиком. Например, автор пишет, что Савелий принял постриг с именем Адриана, тогда как в газетной публикации Белюстина Савелий в иночестве стал Симеоном; Адрианом же стал Агапит, который вообще не упоминается в списке ТГОМ. Кроме того, Савелий в музейном списке имеет отчество Иванович, тогда как у Белюстина он Савеллий Исакиев. Похоже, что автор списка ТГОМ писал, не собираясь сверяться с оригиналом, а сразу сочиняя-восстанавливая факты по памяти. Скажем, «Исакович», названный «Ивановичем», можно рассматривать как типичную описку при внутреннем диктанте, поскольку русское отчество «Иванович» обычно и легко произносится, а «Исакович» – редко, и оно труднопроговариваемо. Дата, указанная в начале списка – 1741 г., вероятно, тоже написана по памяти. Это год окончания строительства каменной Успенской церкви в Добрынях, а не дата написания рукописи, как следовало ожидать. Тем не менее изложенные выше наблюдения не снимают предположения об И.С. Белюстине как возможном авторе списка ТГОМ.

Вместе с тем, главный вопрос, где находится протограф «Повести» и список с него, сделанный Петром Воиновым, пока остается без ответа…

Отдельного комментария заслуживает игумен Добрынской пустыни архимандрит Рувим (Гурский). Белюстин в своей публикации высказывает предположение, что Рувим окончил свои дни архимандритом Тихвинского монастыря. Однако недавно обнаружились совершенно иные данные: «Рувим (Херувим) Гурский, из Великолукского Троице-Сергиева монастыря; настоятель [Тихвинского Успенского монастыря] с 1717 по 1719, подвергся гонениям от императора Петра I, затем тайно покинул Россию. † 19 августа 1725 на острове Хиос (Малая Азия), погребен под спудом церкви св. Виктора»¹⁸.

Судьба Рувима оказалась трудной, полной лишений. Вынужденный покинуть Россию, он много скитался и окончил свою жизнь на чужбине. О нем с большой теплотой вспоминает в путевых записках известный русский паломник Василий Григорович-Барский (лит. псевдоним Плака Альбов)¹⁹.  

Василий встретился с Рувимом в Венеции, в октябре 1724&nbspг. — на площади св. Марка. Они сразу подружились и решили вместе продолжить паломнический путь. Василий с самого начала относился к Рувиму как к старшему товарищу и духовному наставнику; был рядом с ним вплоть до кончины. Он свидетельствует об истинно праведной жизни Рувима, рассказывает о перипетиях жизни, которые забросили того так далеко от родных мест.

Отмечу несколько фактов, проясняющих биографию Рувима Гурского и выделенных мной по ходу чтения путевых записок Плаки Альбова:

1. по всей вероятности, Рувим родился около 1660 года;

2. мать Рувима обещала посвятить своего ребенка Богу, еще будучи беременной;

3. Рувим был рукоположен в диаконы, а затем в священники митрополитом Рязанским Стефаном Яворским;

4. с 1707 по 1710 гг. Рувим находился в Кашинском Духовом монастыре, где  его усилиями был построен деревянный храм во имя Антония и Феодосия Печерских на деньги верующих прихожан;

5. с 1710 по 1713 гг. Рувим – игумен Добрынской пустыни; был назначен туда митрополитом Иовом (Новгородским); во время пребывания Рувима в монастыре  число братии возросло до 24 человек;

6. после смерти митрополита Иова в 1716 г. Рувим, по свидетельству Григоровича-Барского, находился под покровительством царевича Алексея Петровича, при содействии которого был переведен настоятелем в Тихвинский монастырь. Отчасти этот факт объясняет гнев царя Петра I, а также личное участие государя в преследовании Рувима в 1717-19 гг.;    

7. В. Григорович-Барский вспоминает, что Рувим носил на себе тяжелые вериги, весом пятьдесят фунтов (примерно 18,5 кг), так что на теле его были незаживающие гнойные рубцы.

В завершение статьи предлагаю два документальных Приложения.

Приложение 1 – текст «Повести о зачатии Добрынской пустыни», найденный мной в архиве Тверского гос. объединенного музея (ТГОМ);  

Приложение 2 – Дело архимандрита Рувима (Гурского), описанное Андреем Титовым и опубликованное в журнале «Русский архив» в 1911 г.

Приношу благодарность Георгию Константиновичу Смирнову (Гос. ин-т искусствознания) за любезно предоставленные фотографии Добрынской пустыни.  

Примечания

Приложение 1

О зачатии и устроениях святыя Николаевския Добрынския пустыни и о явлении чудотворного образа великого чудотворца cв. Николая и о бывших от него чудес¹

лист 2 /об./ Расскажу ее без всяких прибывок или убавок в событиях, так, как она написана в 1741 г. церковно-славянским языком. Сочинитель ее некто Петр Воинов, родившийся, как видно из надписи в 1728 г. Подлинник ея, написанный полууставом, находится в архиве Бежецкого уездного суда. Труд мой будет заключаться собственно в переводе ея на русский язык с церковно-славянского.

лист 3/ В царствование Петра Великого, в пределах Великого Новагорода, в Тверской половине Бежецкой пятины, в приходе села Пожарья деревне Гряды², жил престарелый крестьянин Степан Иванович, который вел себя истинно по-христиански, хотя Священному Писанию, как простолюдин, обучен не был. Рубить липы в лесу и плесть лапти из липовых лык на продажу, было единственным его занятием.

Однажды, сдирая лыки, Степан Иванович нечаянно увидел близ себя сидящаго на колоде какого-то седаго мужчину, у котораго под пазухой была небольшая сумочка. На Степана Ивановича напала какая-то безотчетная робость.

«Бог помочь тебе, Степан Иванович», — сказал ему мужчина. Но Степан Иванович как будто не слыхал этого приветствия и продолжал драть лыки. Тогда незнакомец сказал: «Полно тебе всуе труждатися! Поди-ко, лучше сядь со мной на колоду, побеседуй, да послушай моего слова».

На крестьянина напал непреодолимый страх и он решился спросить:

— Зачем ты зовешь к себе?

Тогда незнакомец отвечал: «Да подойди же ко мне, ничего не думая».

Степан Иванович подошел. Незнакомец вынул из своей сумочки какую-то книжку и долго /лист 3 об./ читал ее, но о чем, оробевший и неученый крестьянин нисколько не запомнил. Потом незнакомец спросил: «Знаешь ли ты Добрынское старинное кладбище?»

— Знаю, — отвечал Степан.

«Поди ж ты на то кладбище, трудись там, построй себе келью с часовнею и заводи пустыню: в третью зиму явится там образ Святителя Николая, называемый Можайским».

— Я слишком древен, трудиться уже не могу, да и глаза худо видят, — сказал Степан.

Но незнакомец настоятельно требовал исполнения своего приказания и говорил: «Поди ж туда немедленно и начинай заводить Пустыню! Тебе поможет Бог и – Святитель Николай; а Пустыня будет всем исправа и распространится и прославится по-прежнему».

— Буде поможется мне, то я рад трудиться Богу и Святителю Николаю! – сказал Степан Иванович, обещая исполнить волю незнакомца.

Незнакомец стал невидим, а на Степана Ивановича нашел ужас, и он тотчас же пошел домой. Дома он разсказал обо всем жене и детям. Жена, выслушавши разсказ, засмеялась и сказала: «Где тебе в такой дряхлости и древности заводить Пустыню!…в нынешние времена и жилые места пустеют!…а лучше бы ты ждал смерти и молился Богу дома»…

Будучи осмеян женою, он совершенно оставил свое намерение; но через несколько дней впал в тяжкую и продолжительную болезнь, от которой весь опух и не мог владеть ни руками, /лист 4/ ни ногами. В таком предсмертном положении, однажды ночью, во сне, он слышит давно знакомый голос:

«Степан! Ступай же теперь на Добрынское кладбище заводить Пустыню! Тебе поможет в том Бог и – Святитель Николай, и будешь здоров!»

Пробужденный страдалец заплакал с радости о выздоровлении, обратился с молитвою к Великому Чудотворцу Николаю и дал обет, по выздоровлении, непременно идти на то кладбище, для исполнения обещания. А кладбище от села Пожарья было в 15 поприщах и известно было Степану Ивановичу, потому что бывшая здесь в старину церковь славилась своим богатством; но место ея запустело от Литвы, во время Литовского разорения, и потом поросло лесом.

В 1705 году 19 мая, выздоровевший от болезни Степан Иванович помолился за свое исцеление Богу, Пречистой Богородице и Чудотворцу Николаю, простился со своими родными и побрел в указанное место. Немного не доходя, он встретил едущаго на лошади знакомаго крестьянина Савелья Ивановича, который жил в деревне Кожине³, в приходе погоста Гостинич, близ Добрынского погоста, и кашивал здесь на нивах траву. После взаимных приветствий и расспросов, кто куда держит путь свой, Степан Иванович примолвил: «Пойдем-ко, брат Савелий Иванович, и ты со мною!»

— Рад бы я тобою трудиться Святителю Николаю и заводить Пустыню; да очень нездоров. – /лист 4 об./ Так отвечал Савелий, скорбевший частым недугом.

«Обещайся только Святителю Николаю с крепкою верою, и он тебе подаст здоровье», — сказал Степан Савелью.

Савелий дал обет, подал Степану руку в знак непременнаго исполнения даннаго слова и поехал домой, а Степан Иванович пошел на кладбище. Там он сделал себе под елью маленькую келью и принялся валить лес для расчистки кладбища. Вслед за тем явился и Савелий Иванович, почувствовав освобождение от болезни своей. Тогда оба они принялись за труды соединенными силами: расчистили заросшее лесом кладбище, валили лес на выстройку часовни и строили другую келью.

Вскоре пришел к ним монах Агапит и вступил к ним в братство. Но через несколько времени, Степан Иванович, достигший 120 лет от роду, оставил братию продолжать им начатое, и отошел ко Господу. По смерти его и Савелий принял иноческий образ, с именем Адриана. И оба инока, при наступлении зимы, с большею ревностью принялись возить бревна на постройку часовни и трудились изо всех сил.

Зимою одному монаху, Нифонту случилось ехать из Новагорода мимо Добрынской пустыни. Близ пустыни поднялась такая вьюга, что не возможно было разсмотреть дороги. Между тем наступил вечер. Нифонт, кое-как пробираясь по большой дороге, сравнялся с Пустынею, усмотрел деревянный крест, поставленный у дороги для указания /лист 5/ пути в Пустыню, своротил сюда и не далее поприща нашел приют от непогоды у Добрынских трудолюбцев. Утром он, тою же тропинкой выбрался на большую дорогу и, не видя следов ея, нечаянно взглянул на деревянный крест. Там, где накануне не было ничего, сиял штилистовой⁴ образ, ничем не прикрепленный ко кресту и держимый как бы силою Божиею. От яркого сияния лучей не имея возможности разсмотреть икону издали, Нифонт со страхом приближался ко кресту; – приблизился, увидел изображение Великаго Чудотворца Мирликийскаго Николая, называемое Можайским⁵, хотел взять икону в руки, но не осмелился прикоснуться к нему, воротился в Пустыню и разсказал о событии.

«Братия! Вчера я не видел на кресте никакого образа, а сегодня едва мог смотреть на сияющие лучи его!» — говорил Нифонт.

«И мы не видали! – отвечали они в удивлении, и все поспешили ко кресту. Там сняли многоценное сокровище со креста, принесли его со страхом и благоговением в часовню и с тех пор стали призывать Святителя Николая на помощь – в своих подвигах и на предстательство за них и всех Православных перед Господом. Тогда Адриан и Агапит вспомнили предсказание Степану Ивановичу о явлении иконы Святителя. И Нифонт остался здесь на всю зиму, для подвижничества и молитв перед иконою, так чудно дарованною едва начинающейся Пустыни.

/лист 5 об./ Спустя несколько времени после явления иконы, Адриан не захотел более жить здесь, по скудости хлеба и множеству трудов, превышающих силы старческия, и пошел в Теребенскую Пустыню⁶; но едва сшел с Добрынскаго поля, как упал от изнеможения. Так лежал он два дня и сознал на себе руку Божию и чудодействие Святителя Николая. Тогда он обратился к нему с молитвою и слезами, просил прощения в том, что дерзнул оставить его обитель, дал обет подвизаться здесь до самой смерти и – исцелился. Об этом событии сам он разсказывал в 1710 году; «а сказывает себе 90 лет от роду», — пишется в Повести.

Заботясь об устройстве обители, Адриан бил челом Новгородскому митрополиту Иову благословить его на построение деревянной церкви во имя Чудотворца Николая. Благословение получено; церковь построена и освящена; а о чудотворении иконы пронеслась слава повсюду, и со всех сторон начали стекаться богомольцы на поклонение Чудотворцу и совершение молебнаго пения.

Однажды явились сюда по обещанию двое посадских из Бежецкаго Верха⁷, Ларион Потапов Дегтярев и Афанасий Никитин Кузнецов, и отслужили молебен Чудотворцу. У Лариона по его просьбе лошади получили исцеление от такой болезни, в которой пособия коновалов и знахарей оказались недействительными. Тогда Ларион с Афанасием и другими товарищами дал обет взять чудотворную икону в Москву и украсить ее вызолоченным серебряным окладом. По первой зимней дороге они отправились /лист 6/  в Добрынскую пустынь с женами и детьми, взяли икону Чудотворца с молебным пением и с подобающею честью понесли в Москву через города Бежецкий Верх и Кашин. На пути в Бежецк икону встречали у каждой церкви, пели молебен и провожали ее со звоном. Так принята она и в Бежецке, где поставлена была в соборе, и в Кашине, где она не менее прославилась чудодейственною силою. Здесь строитель Духова монастыря⁸ Рувим, удостоившись во время целования иконы обонять неописанное благоухание от ней, положил намерение провести остаток своей жизни в молитвах и трудах при этой иконе, и объявил о том посадским. Они согласились на это и обещали взять его в Добрыни, когда воротятся в Кашин из Москвы, тем более, что предположили иметь его настоятелем. Но в следующую ночь Святитель явился Рувиму во сне и велел идти за ним в Москву. Рувим явился к иконе с молитвой и слезами, и через несколько дней отправился с нею. В Москве икона была украшена по обещанию. Обратный путь совершен тем же порядком. Таким же образом и поныне ходят с иконою из Добрынской пустыни в Бежецк, и поныне встречают ее с великою честью, служат молебен, и для торжества этого собирается множество богомольцев из дальних сторон.

По возвращении иконы начата постройка каменной соборной церкви во имя Честнаго и Славнаго Успения Богородицы с приделом во имя Чудотворца Николая, в котором, по освящении храма, и поставлена чудотворная икона. Храм выстроен на подаяние христоименитых /лист 6 об./ людей. Слава Обители пронеслась далеко, и благочестивые во множестве притекали для поклонения и молебнаго пения Великому Чудотворцу, который всем притекающим с верою преизобильно изливает источник чудных исцелений.

Однажды привезли к иконе разслабленную женщину. После молитвы с теплыми слезами и верою, она исцелилась в то же время. И все видевшие это прославили силу Бога и заступничество Святителя.

Бежецкаго уезда в селе Егорьевском, Княгиня Евдокия Волконская долго лежала в разслаблении. Родственники, отчаявшись в ея жизни, уже оставили ее на волю Божию. Но Княгиня, пришедши в чувство, приказала своим слугам просить икону Чудотворца в свой дом. После молебна и молитв больной со слезами к Чудотворцу, она исцелилась так, как будто никогда и не болела.

Жена дворянина Сипягина, Евдокия, жившая в селе Удомле⁹, 15 лет была одержима бесом. По обещанию и она брала к себе в дом чудотворную икону; и она так же исцелилась, после теплых молитв со слезами.

В селе Осечне¹⁰ дворянский сын Лев Зиновьев, будучи одержим смертным недугом, 5 дней лежал без языка. Обещанье пешком сходить в Добрынскую Пустыню подняло его с постели; а после усердного молебна со слезами перед иконою, он получил совершенное исцеление в тот же день, о чем сам всем разсказал.

Одна женщина, Аксинья, 10 лет одержима была бесом. Желая получить исцеление, она целое поприще несла чудотворную икону, /лист 7/  когда ходили с этою иконою в город Устюжну¹¹. Бес оставил больную, и все прославили Бога.

Боярыня Пелагея Зыбина полгода одержима была смертным недугом. Напрасно искала она помощи у врачей: лишь раздала им много своего имения, но не только не получила пользы, а еще больше потеряла здоровья, так что уж девять дней лежала без языка. Тогда ей сказали о чудодейственном даре иконы. По желанию больной взяли икону в дом. Болезнь вдруг ослабела, когда больная приложилась к чудотворной иконе при пении всенощнаго бдения.

У дворянина Евсевия Калитеевскаго¹² дочь была слепа три года. Никакия пособия врачей не могли возвратить больной зрения. Но едва начали перед иконою молебное пение, взявши ее в дом, — больная прозрела перед всем, бывшим тут народом.

Так же скоро, после молебна, исцелился от слепоты и Вышневолоцкий ямщик Афанасий, пришедши в пустыню, по повелению Чудотворца, явившагося ему во сне.

Крестьянин Бежецкаго помещика Афанасья Кузьмина Короваева деревни Быкова, Евтихий девять лет лежал в разслаблении. В таком горьком положении ему пришло на мысль прибегнуть к силе Божией, и он воззвал со своего ложа: «Угодник Христов, Великий Николай! Помилуй меня! Три года буду трудиться тебе, в твоей Пустыни!» Получив облегчение с этого часа, он выздоровел через несколько дней, пешком пришел в Пустыню и сам разсказывал /лист 7 об./ о своем исцелении.

В Петербурге, дочь боярина Димитрия Аничкова, Анна, впала в тяжкий недуг и лежала полгода. Пособия врачей, призванных отцем ее, оказались столь безуспешными, что больная дошла до последней крайности в своем здоровье, лишилась языка и уже три часа лежала мертвою. Тогда мать ея, услышав о даре чудотворения Добрынской иконы, дала обет идти в Добрынскую Пустыню и отслужить там молебен. Больная очнулась и – выздоровела.

Богу нашему – слава, ныне и присно, и во веки веков! Аминь!

Так заключает эту Повесть сочинитель Петр Воинов; (далее зачеркнутая фраза – Н.Д.) написавший ее в 1741 году¹³; так заключит ее и всякий христианин, слагающий поучительные события в сердце своем.

Приложение 2

Дело об архимандрите Рувиме¹⁴

599/ 22 декабря 1718 г. возникло дело об архим. Тихвина монастыря Рувиме, присланном под начало к архим. Феодосию¹⁵. Дело это важно тем, что оно обратило на себя внимание самого царя.

На первоначальном допросе Рувим показал. Родился он в Польской стране, в Волынском городе Остроге, отец его Иван Михайлович Гурский – шляхта того города; поместье его – с. Лутчины в Острожском уезде. Лет 30 назад, мать его Евдокия Иванова с мужем своим по обещанию рассталась и постриглась в Киеве в Вознесенском монастыре; она взяла с собою и его, Рувима, имевшего тогда 8 лет, и отдала в Киеве в Софийском монастыре казначею Григорию Гошкевичу «за хлопца». Жил он у него лет 9. По царскому указу о. Гошкевич взят был в Москве «для учения латинских школ», и Рувим был в Москве при нем. И послан был от него ради его келейных нужд в Софийский монастырь к 600/ преосвященному митрополиту Варлааму и в то же время пострижен митрополитом, по обещанию своему, в мнишеский чин в рясу, а затем вернулся в Москву и жил на прежнем положении с полгода. По указу Государя о. Гошкевич с прочими учителями послан был для проповеди Слова Божия в Сибирь, и Рувим остался в Москве и жил у Иконного ряда в Спасском монастыре у префекта Рафаила Краснопольского. Из Спасского монастыря Рафаил был переведен в архимандриты в Симоновский монастырь; здесь Рувим пострижен был Рафаилом в мантию и преосвященным Антонием, епископом Коломенским, посвящен в иеродиаконы. Затем Рафаил посвящен был во архиепископа на Холмогоры, Рувим некоторое время был при нем на Холмогорах, и затем отпущен, вернулся в Москву и «пристал» к Каллисту, архиепископу Тверскому; от него посвящен в иеромонахи и послан в Кашин в его архиерейский домовой Духов монастырь в строители. Жил там 2 ½ года. По смерти архиепископа Каллиста, по челобитью города Городецка посадских людей и помещиков, преосвященным Иовом, митрополитом Новгородским посвящен во игумены Городецкаго уезда в Добрынскую пустынь. Здесь был также 2 ½ года. По смерти митрополита Иова преосвященным Аароном, епископом Корельским и Ладожским, переведен в Тихвинский монастырь и живет в том монастыре другой год, «о чем у него, Херувима, свидетельствуют архиерейские грамоты». В октябре 1718 года приехал он из Тихвина в С.-Петербург с ведома преосвященного Стефана, митрополита Рязанского, и Аарона, епископа Корельского, от которых даны ему указы для прошения от Царского Величества о монастырских нуждах, о чем уже подана в Губернской Канцелярии челобитная. Он привез с собою из монастыря образ Пресвятыя Богородицы, нарицаемая Гефсимания, который имеет для своего моления, «а написан и обложен тот образ монастырским иждивением». 7 декабря пополуночи, незадолго до дня, пришел к нему Его Царского Величества денщик и просил по его обещанию отпеть молебен образу Пресвятыя Богородицы, нарицаемому «Тихвинская». И он перед вышеупомянутым образом молебен петь начал. И того же часа изволил к нему прибыть Его Царское Величество и, тот образ взяв, послал в собор Святыя Троицы, а он, Рувим, отдан под караул в С.-Петербургскую крепость, а из крепости прислан в Александро-Невский монастырь. Будучи в Петербурге, у себя на подворье, кроме денщика, другим никому молебнов не певал и с образом в домы ни к кому не езживал, запрещения ему от архиереев возить с собою святые образа не было;

601/ других духовных приезжих с образами в Петербурге не знает, только «за Малою Невкою, в Сампсоновском приходе, есть в доме некоторого провианта образ Знамения Пресвятыя Богородицы, обложен серебром, и того-де дому хозяин называл тот образ чудотворным, перед которым молебствуют прочие повседневно», а точно указать лиц и двор не может, потому что был там только однажды в 1717 году «по зову того дома хозяина и служил в церкви Сампсона Странноприимца по умерших того дома родителях литургию. А ведает-де про тот образ подлинно и тот двор знает Андрей Силин сын Култашев, который пребывает при дворе Царского Величества».

Феодосий в январе 1719 писал в Новгород Корельскому епископу Аарону, что, несмотря на запрещение Рувим паки явился в Петербург и живет более двух месяцев и по-прежнему делает то, чтó ему было запрещено. Далее в письме говорится, что об этом узнал Царь и приехав на подворье, застал Рувима в оном же запрещенном деле. «И привез оного в свой государев дом со иконою великою в кивоте и объявил министрам, которые присоветовали взять оного в крепость и разыскать, для чего он такие тайные соборы в православном и свободном в вере и молитвах государстве делает и людей Божиих обольщавает. При котором оного архимандрита случае было немалое негодование Царского Величества на вас и на меня; на вас, для чего такого плута и льстеца послали в такой монастырь настоятелем и для чего без вашего ведения волочится безвременно, а на меня – для чего таким плутам и льстецам указом Царского Величества не запрещаю и даю волю. Того ради извольте ко мне отписать обстоятельно, каким случаем он послан в Тихвин монастырь и за вашим ли позволением волочился, дабы я имел что донесть Царскому Величеству, понеже так мне от Его Величества повелено».

Преосв. Аарон отвечал, что непристойностей за Рувимом никаких не ведал, а уехал он в Петербург для челобитья о спрашиваемых с монастырских слуг и служебников за провиант денег до 500 рублей, наносящих тому монастырю великое отягощение.

Все дело заканчивается доношением Феодосия: «Сиятельным господам, высокоправительствующему Сенату из Троицкого Александро-Невского монастыря доношение. В прошлом 1718 году декабря в 29 д., по именному Царского Величества указу прислан из С.-Петербургской крепости в Невский монастырь под начало Тихвина монастыря   архим. Рувим   (который   из   помянутого   монастыря   приезжая в С.-Петербург с иконою, 602/ делал тайные соборы в православном и свободном в вере и молитвах государстве, и людей Божиих обольщевал для своея корысти). И по тому Царского Величества указу оному Рувиму в Невском монастыре было объявлено, чтоб ему без благословения настоятельского из монастыря никуда не отлучаться. А в августе месяце сего 1720 года без благословения настоятельского был   он,   Рувим, в С.-Петербурге и за презрение оного указа отдан был под караул лейб-гвардии отставным капралу Максиму Яковлеву в солдаты.

А сего октября 11-го дня по извету помянутого капрала оный Рувим из-за караула их бежал. А в приметы он, Рувим, возрастом ниже средняго человека, власы светло-русые, по концам курчеваты, брода светло-русая мало широка, в лице кругл, курнос, глаза малосеры в яме, речь Черкасская, голос тонкий. И о сыску оного утеклена по губерниям указом Царского Величества дабы учинено было по рассмотрению Правительствующего Сената».

Примечания